Мое главное противоречие не с Западом, где сохранилась своя особая историческая преемственность, и где все вполне понятно, и где можно при желании размотать клубок, а с нашими лжепатриотами, пытающимися возродить Россию, срастив большевистское прошлое с православием. Когда нарушена историческая преемственность, как в России, все надо безжалостно вскрыть и удалить омертвевшие ткани и чуждые предметы, т. е. надо публично судить ВКП(б)–КПСС, провести люстрацию, освободив госаппарат от наследников ленинизма, а также признать факт геноцида великоросского и других народов России, предоставив им особые права истребляемых и преследуемых наций, и провести частичную реституцию отнятых имуществ. Без этого я не принимаю псевдовозрождения России, на чем часто спекулируют чиновники всех уровней, желающие сохраниться как правящий класс, владеющий абсолютно всем и всеми мерами не позволяющий возникнуть среднему классу, который, восстав из пепла, рано или поздно попрет их из кресел и от жирных кормушек.
Культура возникает не по приказу, а как следствие совокупных усилий национальных сообществ, желающих выразить свое особенное мировоззрение и ощущение мира.
На сегодня великороссы молчат, они не осознают себя нацией и не имеют своей культуры. Культура великороссов и в верхушечной части, и в массовой закончилась после эвакуации свободных добровольческих войск из портов России, унесших с собою не только горсти земли на могилу, но и частицы генетической памяти народа. Все, что происходило и происходит в России с тех пор, связано с большевистскими насилиями и казенной псевдокультурой. Да, была антисоветская контркультура, но она закончилась с победой Запада в холодной войне. Что же происходит сейчас? Ведь книг издается весьма много, и все на русском языке, но новой русской литературы не возникло. А почему? По-видимому, из-за страха. Пишущие люди по-прежнему боятся писать правду о власти номенклатуры, сохранившей все свои позиции. Обо всем этом пускай пишут другие. Я же часто покупаю и мне дарят современную русскую прозу, и я ее обычно бросаю, не дочитав, меньше, чем на середине. Я вижу, как автор из страха обманывает и себя, и, следовательно, читателей. А литературоведы и критики мне напоминают толстую похотливую молодую бабу, которую положили в постель с паралитиком. Что она только ни делает с его гениталиями – но у него все равно не встает. Вот так и с великой русской прозой – она молчит мертво.
Алексей Смирнов. Двойная трагедия