Очень верная цитата из интервью Шнура к мыслительным потугам, хлынувшим волной, после вчерашнего теракта:
— Вопли о гражданском обществе — это пустота, это ничто. Я не видел гражданского общества в этой стране ни разу. Не далее как вчера я вспоминал всю историю так называемой демократической революции. С чего все началось, ты помнишь? Ельцин проехался в троллейбусе, все поверили, что теперь они такие же, как мы, — и в итоге чем это все закончилось? Это вот тогда уже все началось, собственно говоря, — когда Ельцина стали называть царь Борис, и всех это устраивало, все зае…сь. Теперь вдруг с какого-то перепугу все задумались о политике, хотя фактически ничего же не изменилось, просто стало это более наглядно. Хотя и тогда было наглядно! Все стали заниматься конспирологией, все до единого стали аналитиками. Любое событие интерпретируется каждым долбое…м! И у каждого свои версии. И ничего в этом мире не происходит просто так. Якобы что-то кому-то нужно.
— А почему так произошло? Странно было бы винить во всем один только технический прогресс.
— Мне кажется, победила мистика. Все участвуют в каком-то, сука, спиритическом сеансе. С помощью этих социальных сетей вызывают каких-то духов, б…дь. Причем друг в друге! Что такое социальная сеть? Это когда они все вместе там собираются и задают вопросы х… знает кому — в лицо-то этих людей не видят! А духи им е…т мозг! 

Утром 27 февраля 1917 года, когда войска в Петербурге уже братались с народом, в одном из кабинетов огромнаго помещения больших "Биржевых Ведомостей" (перваго утренняго издания) собрался чуть ли не вест состав сотрудников. Тут были профессора, журналисты с большими именами и юркие репортеры, к словам которых особенно прислушивались в тревожные дни. Шел разговор о событиях, делились наблюдениями и впечатлениями. Профессор Туган Барановский, сильно взволнованный разсказывал о случае самосуда над неизвестным и неизвестно за что, свидетелем котораго он был. Боевой фельетонист Любош с явно выдержанным удовольствием вгонял слушателей в панику. Начинается - говорил он - солдатский бунт, солдатеска. <...> Волнуясь и спеша каждый ставил свой диагноз событий. И все сходились на том, что о революции даже смешно говорить. Революция представлялась тогда чем-то в роде историческаго парада, зрелищем необычайной красоты, свидетелям котораго будет завидовать целый ряд грядущих поколений. Революции жаждали, о ней говорили как о недосягаемой милости судьбы. Это бунт, который усмирят. Так думали все.

         В числе тридцати - сорока участников беседы, происходившей в редакции, был один человек, который не произнес ни слова. Он стоял у печки, грея руки, заложенныя за спину. Невысокаго роста с лицом самым обыкновенным, ничем не выдающимся, похожий на уезднаго учителя или земскаго работника. Он слушал говоривших и споривших, не проявляя ничем своего отношения к событиям. Это был Сологуб. Он собрался уже уходить, когда его кто-то спросил:

- А вы что думаете?

         Сологуб сразу ответил:

         - Произойдет величайшее потрясение. Солдаты разойдутся по домам, крестьяне заберут землю, рабочие прогонят фабрикантов. Власть будет у тех, кто разрешит массам произвести это разрушение России. И будет много крови.

         Сказал и ушел. Впоследствии многие хвалились удачными прорицаниями, которых, впрочем, не делали. Сологуб никогда никому не напоминал о своем прогнозе. Он один угадал, ошибались буквально все.
полностью-тыц